Милтон Глейзер и его книги о графическом дизайне купить

"Его знают все, если не по имени, священному для дизайнеров всего мира, так уж точно по логотипу «Я люблю Нью-Йорк». О его кончине сообщили вчера не только профессиональные, но и все ведущие общечеловеческие СМИ, включая даже ТАСС и РИА новости.

Глейзер получил образование в Нью-Йоркской школе музыки и искусств, затем в Школе искусств при Куперовском союзе, потом поехал в Италию и окончил Академию искусств в Болонье. В 1954 году cовместно с Сеймуром Хвастом и двумя другими коллегами он открыл в Нью-Йорке студию «Push Pin». Она просуществовала двадцать лет и стала одной из ведущих студий дизайнерского мира.

В 1968 году Глейзер вместе с Клеем Фелкером начал издавать журнал «New York Magazine», который оказался образцом для подражания для многих изданий.

В 1974 году он основал собственную студию, активно работающую по сей день. Глейзер автор произведений графического дизайна, ставших современной классикой, иконами стиля. Его работы хранятся в Музее современного искусства в Нью-Йорке, Музее Виктории и Альберта в Лондоне и во множестве других музейных собраний. Ему как никому другому удалось соединить дизайн и искусство, конструктивность и гламур, высокую традицию и массовую культуру. 

В середине 1970-х власти Нью-Йорка, страдавшего тогда от репутации криминальной столицы Америки, начали компанию по изменению образа города под слоганом «Я люблю Нью-Йорк». Теперь это назвали бы «территориальным брендингом». Так что Глейзера можно считать основоположником жанра. Сегодня его логотип, известный всем и каждому, печатается на сувенирной продукции многомиллионными тиражами.

Он неоднократно присылал свои работы на биеннале «Золотая пчела». И несколько лет назад я решился пригласить его в жюри. Он ответил: «В моем возрасте я уже не рискую пересекать океан». Но поблагодарил и прислал для участия в биеннале четыре своих новых плаката. Ему было тогда восемьдесят три года. А в позапрошлом году мне посчастливилось встретиться с ним в Нью-Йорке, спасибо Mirko Ilić.

В своих интервью Милтон Глейзер становился с возрастом только мудрее, его определения становились афоризмами. В бытность приглашенным редактором журнала INTERNI, я заказал интервью с Глейзером – дизайнеру Мише Белецкому, живущему в Нью-Йорке.»

Так написал в своем блоге Сергей Серов, президент российской академии графического дизайна и основатель биеннале графического дизайна "Золотая пчела". Но начинался пост словами «26 июня, в 91-й день своего рождения, умер от инсульта Милтон Глейзер, самый знаменитый в мире дизайнер-график.»

Почему вы называете ваш род занятий дизайном, а не графикой или просто искусством?

Поскольку нет четкого определения ни для того, ни для другого, любой разговор на эту тему кончается страшной путаницей, и, в конце концов, рождается определение: «Искусство – это все, что искусством назовешь».

Как в современном искусстве?

Да, это позиция Дюшана, господствующая сегодня. Определение удобное, но бесполезное. На моем языке, у искусства есть очень конкретная цель: оно необходимо для выживания. Предвзятые представления мешают видеть правильно, а искусство помогает увидеть то, что есть на самом деле. В понимании действительности и состоит жизненная необходимость искусства. Если закуска, приготовленная гениальным поваром, помогла вам постигнуть суть баклажана, это – искусство. С другой стороны, бóльшая часть выставляемой сегодня живописи реальность осознать не помогает, и, следовательно, к искусству отношения не имеет. Она может быть украшением, знаком престижа, иметь миллион других применений, но если она не достигает главного, то в эту категорию не попадает.

В таком случае, как вы определяете дизайн?

Дизайн – это качественный переход от действительного к желаемому. Каждый проект стоит на трех столпах: интересы заказчика, интересы публики и интересы дизайнера. Я же стараюсь привнести в дизайн еще и художественный элемент: что-то, что поможет осознать действительность, но только тогда, когда три основные условия соблюдены.

Я стараюсь не ставить одно над другим на шкале ценностей, это разные задачи. Я стараюсь решить и те, и другие. Часто бывает, что все сразу невозможно. 

Вы называете рисунок способом познания и необходимым навыком любого художника. Передаете ли вы это убеждение вашим студентам?

Да. Я всегда считал рисунок основным инструментом восприятия. Как еще можно научиться чувствовать форму, если не через процесс рисования?

Когда вы начинали профессиональную карьеру в 1950-е годы, деловым Нью-Йорком заправляла старая американская аристократия, англосаксы. Смотрели ли на вас с друзьями, когда вы открыли студию «Push Pin», как на людей второго сорта?

Скорее, нет. Мы не чувствовали, что наши национальности нас в чем-то ограничивали. В рекламных агентствах того времени противоборство ощущалось гораздо сильнее: именно тогда евреи и итальянцы впервые стали конкурировать с англосаксами. 

Наше главное отличие было в том, что мы старались утвердить рисунок как краеугольный навык и боролись с искусственным барьером, который вырос между дизайном и иллюстрацией. Мы занимались и тем, и другим вместе, как бы говоря: «Все ваши ярлыки дидактичны и смехотворны».

Вы всегда упоминаете учебу у Джанни Моранди в Болонье как одно из важнейших событий вашей жизни. Почему вы придаете так много значения имени итальянского художника, в Америке практически неизвестного? Многому ли вы научились у него в плане мастерства? 

Почти ничему. Я научился у Моранди абсолютной преданности работе. Самое страшное в американской жизни – стремление к известности. Главные ценности нашего общества – это коммерческий успех. Большой дом, большая машина. Слава искажает реальность, разрушает внутренний мир, а это особенно опасно для художника. Кроме того, слава отвлекает от работы. Для Моранди ничего важнее работы не существовало. Ни деньги, ни слава для него абсолютно ничего не значили.

Но для вас ведь это не так? 

Да, это правда, я честолюбив. И мне удалось добиться коммерческого успеха. Но никогда в жизни ни то, ни другое не было для меня движущей целью. Я никогда не путал честолюбие и деньги с моей задачей в этой жизни или оценкой качества моих работ. Это – не связанные между собой координаты. Можно быть богатым и знаменитым и делать посредственные работы. Один из моих страхов был – стать знаменитой посредственностью.

Не это ли причина того, что вы постоянно меняете амплуа?

Отчасти. Но еще и потому, что это в моей натуре. Я понял, что если стать специалистом, останешься им навсегда. Это лишает возможности находить новые поля деятельности. Художника это страшно ограничивает. В отличие от других профессий, у дизайнера есть редкая возможность строить мосты между разными отраслями. 

Дает ли многопрофильность свободу?

Эта свобода есть всегда, стоит только ее выбрать. Обычно, однако, не получается. Жизнь выбирает траекторию за тебя. Находишь работу в редакции, становишься корреспондентом, потом – замредактора, дослуживаешься, наконец, до главного редактора. Не успел оглянуться, а тебе уже пора на пенсию, ты потратил жизнь на вычитку, и это было совсем не то, чем тебе хотелось бы заниматься.

Я так не чувствую. Мне посчастливилось заниматься чем-то, что мне было близко, и продвигаться в этой области так, чтобы всегда было интересно.

Когда вы упоминаете Пикассо, как художника, повлиявшего на вас, имеете ли вы в виду мастерство?

Нет, у Пикассо я научился бросать то, в чем преуспел. Научился рисовать с натуры? Брось! Попробуй что-нибудь другое. Потрясающий урок.

Но вы рисуете всю жизнь, и ваши сегодняшние работы и работы пятидесятилетней давности – часть одного процесса.

Это правда. Хотя за последние несколько лет мои работы сильно изменились. Я увлекся коврами и тканями, я стал думать о свете и цвете совсем не так, как раньше. 

Расскажите, пожалуйста, о своей связи с Россией. Вы упоминали, что выросли в районе Бронкса, называвшемся в то время «Маленькой Москвой».

Весь район был русским, в основном, русские евреи. Многие мои родственники приехали из России. В 30-е годы это было царство профсоюзников-леваков. Коммунисты Бронкса сильно разочаровались в 1939 году, когда Гитлер подписал договор со Сталиным. Они впали в глубокую депрессию, потому что не могли поверить в то, что такое возможно. Вдруг все, во что они верили пошло коту под хвост... Но интересно, что у них у всех были большие амбиции: 90% детей из нашего района получили высшее образование. Должно быть, сыграло роль еврейское воспитание: все верили, что образование поможет нам выйти в люди. Учеба и интеллектуальный рост были громадной частью той культуры.

Многим знакома ваша статья «12 шагов по дороге в ад» про то, чего дизайнеру следует остерегаться. Как бы вы описали дорогу в дизайнерский рай?

У меня только два совета для молодых: напряженно работайте и не причиняйте вреда.

Ваш послужной список охватывает шесть десятилетий. Когда вам нравилось работать больше всего?

Я так не рассуждаю. Моя жизнь прекрасна, она увлекательна на каждой ступени. Мне было интересно работать в студии «Push Pin», невероятно интересно было начинать «New York Magazine», и, конечно, преподавать последние пятьдесят пять лет. Мне ужасно повезло со всем, чем я занимался.

Книги Милтона Глейзера

Записал свои воспоминания о Милтоне Глейзере президент Биеннале графического дизайна «Золотая пчела» Сергей Иванович Серов в своем блоге в facebook, а интервью Михаила Белецкого было опубликовано в 2012 году в журнале «INTERNI».